"I do not blame our old friend," Jekyll wrote, "but I share his view that we must never meet again. I mean, from this time on, to shut myself away from the world. You must not be surprised, nor must you doubt my friendship, if my door is often shut even to you. You must let me go my own, dark way. I have brought on myself a danger and a punishment that I cannot name. If I am the chief of sinners, I am the chief of sufferers also. I did not know, indeed, that this world contained a place for such sufferings and terrors as I have known; and these are things that I have brought upon my own head. If you wish to help me, Utterson, you can do but one thing-and that is to leave me to go my own way."
Utterson was astonished. After the dark influence of Hyde had been taken from him, the doctor had returned to his old friends. A week ago, all had been well with him. Now, in a moment, all that was wrecked. So great a change pointed to madness, the lawyer thought, but in view of Lanyon's words and manner there must be some deeper reason.
A week later Dr. Lanyon took to his bed. He never left it again, and in less than a fortnight he was dead.
The night after the funeral, Utterson locked the door of his business room and, sitting there by the light of a candle he drew out and set before him an envelope addressed by the hand of his dead friend, and marked: "PRIVATE: for the hands of J. C. Utterson ALONE, and, in the event of his death, to be destroyed unread."

- Я не виню нашего старого друга, - писал Джекил, - но разделяю его мнение о том, что нам не стоит больше встречаться. Я имею в виду, что впредь буду вести уединенную жизнь отшельника. Вам не следует удивляться и сомневаться в моей дружбе, если двери моего дома будут временами закрыты даже для вас. Смиритесь с тем, что я должен идти своим собственным, темным путем. Я подверг себя опасности и наказанию, которому даже нет названия. И если я король грешников, то и мучеников тоже. Я даже не подозревал, что в этом мире может быть столько страданий и ужаса, что выпали на мою долю, и которые я навлек на себя сам. Если вы действительно хотите мне помочь, Аттерсон, то можете сделать только одно - предоставьте мне возможность нести свой крест самому.
Аттерсон был поражен. Ведь, после того, как доктор освободился от сатанинского влияния Хайда, он вернулся к своим старым друзьям. Неделю назад с ним все было в порядке. А теперь, в одно мгновение, все рушится снова. Адвокат подумал о том, что столь резкую перемену можно объяснить лишь сумасшествием, но, вспомнив о словах и поведении Ланьона, пришел к выводу, что за этим стоит какая-то более веская причина.
Спустя неделю слег доктор Ланьон. Менее чем через две недели он умер, так больше и не встав с постели.
Вечером, после похорон, Аттерсон заперся в своем кабинете, и, усевшись там, при свете свечи вытащил и положил перед собой адресованный ему конверт, подписанный рукой его покойного друга: "Конфиденциально: ЛИЧНО в руки
Д.К. Аттерсону, в случае его смерти, сжечь не вскрывая".